Когда он вышел под звездное небо, его слуги сделали вид, что спят. Он переступил через них, и зашагал по узкой тропинке, огибающей горный склон. Грязь холодила ноги, камни впивались в них. Дойдя до первой же кельи, он разбудил спящего там монаха.
— Отведи меня к Басрахипу, — сказал он.
Первосвященник спал в глубине храма. Его апартаменты были погружены в темноту, тюфяк, на котором он спал, едва ли подходил ему по размеру. Приведший Гедера монах поставил свечу на пол, и попятился из комнаты, кланяясь. Басрахип подогнул массивную ногу под себя, и сел. Казалось, он совсем не спал. Гедер прокашлялся.
— Я думал. Над вашими словами. Я хочу подчинить себе двор. Я хочу, чтобы люди, которые использовали меня в своих интересах страдали, — сказал он. — Я хочу, чтобы они просили у меня прощения. Я хочу унизить их, чтобы на них тыкали пальцем, чтобы они вызывали жалость и смех.
Верховный жрец сидел не шелохнувшись, а затем, медленно осклабился. Он поднял массивный палец, и направил его на Гедера.
— Да. Да, это то, чего ты хочешь. А скажи-ка, мой друг. Мой брат. Будет ли этого достаточно?
— Сойдет для начала.
Верховный жрец запрокинул голову, и прям таки завыл от хохота. Когда он скалился, зубы его в свете свечи белели, словно слоновая кость. Он встал, обернул одеяло вокруг торса, и Гедер тоже ухмыльнулся. Иначе говоря, с его души упал камень.
— Я надеялся, господин Гедер, — сказал первосвященник. — С того момента, как я увидел тебя — выдающегося представителя великого королевства — я надеялся, что час пробил. Что ты мог бы быть тем знаком, который посылает нам богиня, и ты им и оказался. Ты этот знак, брат Гедер. Ты нашел свою истину, и если ты заплатишь за нее, я в долгу не останусь.
— Заплатишь за нее?
— Кэмнипол. Твой великий город, в сердце твоей империи. Заложи ей храм там, первый храм в новую эпоху, свободную ото лжи и сомнений. Ты вернешься вместе со мной, а через меня…
Великан протянул руки, ладонями вверх. В свете стоявшей на полу свечи это выглядело так, будто он приносил в дар полную пригоршню тени. Гедер не смог сдержать улыбки. Он ощущал в себе такие легкость, простоту и ясность, каких не чувствовал с тех самых пор, как набрал самоцветов из замороженных ящиков полгода назад.
— Через меня, — сказал первосвященник, — она даст тебе все, что пожелаешь.
Баронесса Клара Каллиам
— Миледи, — сказал, кланяясь, дверной раб Тралгу.
— Доброе утро, Андраш, — сказала Клара, вытягиваясь во весь рост и изгибая спину. Не буду даже говорить, как хорошо снова вернуться в город. Я люблю находиться в своем владении, но дом там просто не создан для летнего солнца. Винсен будет… ты помнишь Винсена? Он пересмотрит привезенные нами вещи, можешь найти кого-то ему в помощь?
— Да, миледи. Полагаю, ваши сыновья в летнем саду.
— Сыновья?
— Капитан Барриат прибыл несколько дней назад, — ответил невольник.
— Джорей и Барриат под одной крышей. Да, это не слишком приятно.
Дверной раб улыбнулся.
— Хорошо, что вы вернулись, миледи.
Клара похлопала старика по руке, как только покинула душный и жаркий двор, и вступила в полутьму и прохладу их особняка. Она сразу увидела разбросанные вещи. Поникли стоящие в зале цветы в вазах. На полу, до сих пор не вымытом, лежал слой нанесенного ветром песка. Воздух был затхлым и душным, как бывает в помещениях, где несколько дней подряд не открывались окна. Джорей был слишком любезен с прислугой. Или же он вырос столь рассеянным, как его дорогой папенька. В любом случае, надо было что-то делать.
Она услышала голоса парней еще до того, как вошла в сад. Голос Джорея был выше, пронзительнее и более требовательным. Барриат же плевать хотел на его доводы, если считал их никчемными. С того времени, как Джорей научился говорить, эти двое вместе были как огонь и дождь, но целиком преданы друг другу. У Клары были точно такие же взаимоотношения с собственной сестрой. Никто, кроме меня, не вправе обижать ее, и только я буду портить ей жизнь. Любовь часто проявляется именно так.
Перед ступеньками, уходящими вниз, к летнему саду, она помедлила.
— Это просто наивно, вот почему, — сказал Джорей. — Ведь столько всего произошло, что они просто вцепятся друг в друга. Сейчас, когда уже не будет арендаторского собрания, мы получим новые зерна восстания? Если Северный берег на самом деле на краю очередного этапа непрерывных войн, отвлечется ли от нас Астерилхолд? И означает ли появление новосконструированных кораблей Халлскари увеличение числа пиратов в Эстинпорту и уменьшение его же в Таендаке? У тебя не получится взять то, что тебе нравится, и втиснуть это в другое. Мир намного сложнее, чем это.
— Выбор даже менее многочислен, нежели ты себе представляешь, брат, — сказал Барриат. Ты не найдешь тех, кто выступит против арендаторов или не поддержит Астерилхолда. Если тебе нужно одно, придется брать и другое. Ни одна семья не будет против смешанных браков, а также против торговли с Борджа. Король ведь не скульптор с новым камнем, который может сделать с ним все, что пожелает. Скорее он похож на того, кто пришел в мастерскую к скульптору, чтобы выбрать из предложенного.
— И ты считаешь, что принц — один из предполагаемых путей демонстрации его покровительства?
— Единственный, в котором есть смысл, — сказал Барриат. Если его величество окажет покровительство и материальную поддержку Даскеллину, и пошлет Астера взять опекунство над Маасом, он все еще будет говорить, что в долгосрочной перспективе королевство будет формироваться соответственно с позицией Мааса. Именно поэтому Иссандриан…
— Но если король…
Голоса звучали одновременно, ни один из мальчиков не слушал другого, а их аргументы сплелись в один уродливый узел. Клара вышла в сад, и уперла руки в боки, в притворном обвинении.
— Если так вы встречаете свою мать, то должно быть я вырастила вас с волками, — сказала она.
Ее мальчики улыбнулись, и подошли обнять ее. Возмужавшие, сильные, от них исходил запах мускуса и масла для волос. Казалось, только на той неделе, она могла взять их на руки. Они снова продолжили прерванный разговор, только сейчас, кажется, их словесная перепалка сосредоточилась на ней, и на том, что она лучше тех политиков при дворе. Клара лучезарно улыбнулась обоим и вошла в пышную зелень и бледные цветы летнего сада. Фонтан, по крайней мере, еще работал, вода омывала лицо задумавшейся над своим скудным нарядом бронзовой женщины-синнайки. Клара уселась на край фонтана, и начала стаскивать с себя дорожную куртку.
— Ваш отец, бедняжка, грыз себя, вернувшись домой, и для его и своей пользы, я приехала, чтобы создать хоть некое подобие нормальной жизни. Эти идиотские споры уже стоили мне добрую часть года, а мне просто необходимо увидеть дорогую Фелию.
Джори облокотился об увитую плющом стену. Со сложенными на груди руками, он стал похож на своего отца. Барриат присел рядом с ним, и засмеялся.
— Как я по тебе соскучился. Ни одна другая женщина не назовет первый за пять поколений вооруженный конфликт на улицах Кэмнипола идиотскими спорами, — сказал он.
— Мне жаль как дорогого господина Фаскеллина, так и всех, с кем случилось то, что с ним, — сказала резко Клара. — Но я, в отличие от тебя, не назову это ничем, кроме как идиотизмом.
— Мир, мама, мир, — сказал Барриат. — Ты, конечно же, совершенно права. Только это нечто такое, чего никто больше не признает.
— Ну, не представляю, почему бы и им не поступить так же, — сказала Клара.
— А отец знает, что ты собираешься обратиться к Маас?
— Знает, и прежде чем ты приступишь, могу сберечь твое время, так что, пожалуйста, не беспокой меня страшными сказками о господине Маасе, и всех тех ужасных вещах, которые он обожает делать.
Двое ее мальчиков переглянулись.
— Мама, — начал Джори, и она прервала его взмахом руки. Демонстративно повернулась к старшему сыну.
— Барриат, дорогой, полагаю, ты взял отпуск на флоте. Как там бедный господин Скестинин и та накрашенная мегера, на которой он так недальновидно женился?